Неточные совпадения
В этом он был совершенная противоположность своему старшему
брату, Ивану Федоровичу, пробедствовавшему два первые года
в университете, кормя себя своим трудом, и
с самого
детства горько почувствовавшему, что живет он на чужих хлебах у благодетеля.
Чтобы помочь
брату, Варвара Ардалионовна решилась расширить круг своих действий: она втерлась к Епанчиным, чему много помогли детские воспоминания; и она, и
брат еще
в детстве играли
с Епанчиными.
Марья Дмитриевна (
в девицах Пестова) еще
в детстве лишилась родителей, провела несколько лет
в Москве,
в институте, и, вернувшись оттуда, жила
в пятидесяти верстах от О…,
в родовом своем селе Покровском,
с теткой да
с старшим
братом.
Однако, как бы ты думал? говорил он, говорил со мною, да вдруг, так, знаешь,
в скобках, и дал мне почувствовать, что ему такой-то действительный статский советник Стрекоза внучатным
братом приходится, а княгиня, дескать, Оболдуй-Тараканова друг
детства с его женою, а вчера, дескать, у них раут был, баронесса Оксендорф приезжала…
В этом отношении адмиральша была преисполнена неотразимого предубеждения, помня еще
с детства рассказ, как
в их же роде один двоюродный
брат женился на двоюродной сестре, и
в первую же ночь брака они оба от неизвестной причины померли.
— Ага, договорились! — сказал Лаптев и засмеялся, сердито глядя на
брата. — Да не принадлежи я к вашему именитому роду, будь у меня хоть на грош воли и смелости, я давно бы швырнул от себя эти доходы и пошел бы зарабатывать себе хлеб. Но вы
в своем амбаре
с детства обезличили меня! Я ваш!
Она
с самого раннего
детства была поилицей и кормилицей целой семьи,
в которой, кроме матери и сестры, были еще грызуны
в виде разбитого параличом и жизнью отца и двух младших
братьев.
Детство, сердитый старик Днепр, раздольная заднепровская пойма, облитая таким же серебристым светом; сестра
с курчавой головкой,
брат, отец
в синих очках
с огромной «четьи-минеей», мать, Анна Михайловна, Дора — все ему было гораздо ближе, чем он сам себе и оконная рама, о которую он опирался головою.
Дядя Яков, бесподобнейшее лицо из всех нынче живущих Протозановых, говорят, еще
с детства,
с самых первых уроков, за которые он сел ранее моего отца, но
в которых папа быстро его перегнал, признал превосходство
брата и, приходя от него
в восторг, любил выдвигать его всем на вид.
О раннем
детстве его не сохранилось преданий: я слыхал только, что он был дитя ласковое, спокойное и веселое: очень любил мать, няньку,
брата с сестрою и имел смешную для ранних лет манеру задумываться, удаляясь
в угол и держа у своего детского лба свой маленький указательный палец, — что, говорят, было очень смешно, и я этому верю, потому что князь Яков и
в позднейшее время бывал иногда
в серьезные минуты довольно наивен.
— Раз я и то промахнулся, рассказал сдуру одному партийному, а он, партийный-то, оказалось, драмы,
брат, писал, да и говорит мне: позвольте, я драму напишу… Др-р-раму, того-этого! Так он и сгинул, превратился
в пар и исчез. Да, голос… Но только
с детства с самого тянуло меня к народу, сказано ведь: из земли вышел и
в землю пойдешь…
Вспоминал ли Иван Ильич о вареном черносливе, который ему предлагали есть нынче, он вспоминал о сыром сморщенном французском черносливе
в детстве, об особенном вкусе его и обилии слюны, когда дело доходило до косточки, и рядом
с этим воспоминанием вкуса возникал целый ряд воспоминаний того времени: няня,
брат, игрушки.
Все это было уже давно, во времена моего далекого
детства, но и до сих пор во мне живы впечатления этого дня. Я будто вижу нашу площадь, кишащую толпой, точно
в растревоженном муравейнике, дом Баси
с пилястрами на верхнем этаже и
с украшениями
в особенном еврейском стиле, неуклюжую громоздкую коляску на высоких круглых рессорах и молодые глаза старого цадика
с черной, как смоль, бородой. И еще вспоминается мне задорный взгляд моего товарища Фройма Менделя и готовая вспыхнуть ссора двух
братьев.
Он не имел ни
брата, ни сестры,
И тайных мук его никто не ведал.
До времени отвыкнув от игры,
Он жадному сомненью сердце предал
И, презрев
детства милые дары,
Он начал думать, строить мир воздушный,
И
в нем терялся мыслию послушной.
Таков средь океана островок:
Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;
Ладьи к нему
с гостями не пристанут,
Цветы на нем от зноя все увянут…
Это произошло на успение. Пообедав, я отпустил Авдотью со двора, а сам лег спать. Спал я крепко и долго.
В передней вдруг раздался сильный звонок; я слышал его, но мне не хотелось просыпаться:
в постели было тепло и уютно, мне вспоминалось далекое
детство, когда мы
с братом спали рядом
в маленьких кроватках… Сердце сладко сжималось, к глазам подступали слезы. И вот нужно просыпаться, нужно опять идти туда, где кругом тебя только муки и стоны…
И вдруг на один безумный, несказанный счастливый миг мне ясно стало, что все это ложь и никакой войны нет. Нет ни убитых, ни трупов, ни этого ужаса пошатнувшейся беспомощной мысли. Я сплю на спине, и мне грезится страшный сон, как
в детстве: и эти молчаливые жуткие комнаты, опустошенные смертью и страхом, и сам я
с каким-то диким письмом
в руках.
Брат жив, и все они сидят за чаем, и слышно, как звенит посуда.
Никогда он не смотрит
в глаза — даже мне, двоюродному своему
брату, а мы
с детства росли вместе.
(Примеч. автора.)] измученный пытками за веру
в истину, которую любит,
с которою свыкся еще от
детства, оканчивает жизнь
в смрадной темнице; иноки, вытащенные из келий и привезенные сюда, чтоб отречься от святого обета, данного богу, и солгать пред ним из угождения немецкому властолюбию; система доносов и шпионства, утонченная до того, что взгляд и движения имеют своих ученых толмачей, сделавшая из каждого дома Тайную канцелярию, из каждого человека — движущийся гроб, где заколочены его чувства, его помыслы; расторгнутые узы приязни, родства, до того, что
брат видит
в брате подслушника, отец боится встретить
в сыне оговорителя; народность, каждый день поруганная; Россия Петрова, широкая, державная, могучая — Россия, о боже мой! угнетенная ныне выходцем, — этого ли мало, чтоб стать ходатаем за нее пред престолом ее государыни и хотя бы самой судьбы?
Таким образом, все
детство свое, пока не была взятой ко двору, прожила она
с двоюродными
братьями своими, Александром и Львом Александровичами, столь известными
в прошлом столетии любезностью и гостеприимством.
— Зачем же этакое злодейство. Жилы кажному человеку нужны… Есть у меня
в Острове, рукой подать, миловидный
брат. У купца Калашникова по хлебной части служит. Близнецы мы
с ним, как два полтинника одного года. Только он глухарь полный, потому
в детстве пуговицу
в ухо сунул, так по сию пору там и сидит, — должно, предвидел, — чтобы на войну не брали… Вы уж, как знаете, его
в Псков предоставьте, — заместо меня
в лучшем виде три дня рыбкой пролежит и не хухнет. Чистая работа…